13 часть

Но самое сильное впечатление на меня произвел муфтий Замиль ар-Рахман из Англии. Родом из Бангладеша, он обладал глубокими знаниями в области почти всех шариатских наук: арабского языка, тафсира и кыраата (он прошел семь кыраатов), хадиса и фикха, акыды. Фактически он был единственным студентом в деобандийской среде, который глубоко разбирался в акыде и ильм аль-калям.

 

Он был очень консервативным деобанди, о котором я всегда в шутку говорил, что он больше деобанди, чем Касим Нанотви. Это странно для бангали, потому что они обычно подвержены саляфитскому влиянию и из неприязни к языку урду далеко не всегда становятся ортодоксальными деобанди. Гражданская война между Пакистаном и Бангладешем во многом была связана с тем, что Пакистан навязывал урду как единый язык, а у бангали другой язык и другая графика (неарабская), так что язык урду всегда был предметом раздора.

 

Муфтий Замиль ар-Рахман очень хорошо разбирается в светских науках и окончил один из крупнейших английских университетов – Кембридж (факультет Science). Он написал ряд ценных работ в опровержение дарвинизма. К книгам, которые я с ним проходил, относится раздел никаха из «Шарх аль-Викая» и «Хидая», первая часть «Сахиха» Муслима и «Нур аль-анвар», чтение которой с ним во многом повлияло на то, что я стал ханафитом.

 

Надо сказать, что наша студенческая среда была довольно открытой для научной дискуссии и я никогда не боялся высказывать свои суждения ни насчет акыды, ни на другие темы. Трудно представить в традиционных суфийских медресе, чтобы студент мог отвергать истигасу, например, или суфизм и при этом его не подвергли бы остракизму.

 

Мы сразу же с ним подружились, но при этом много лет постоянно вели дискуссии, от которых остальные студенты дар аль-ифта просто с ума сходили. Одна из первых тем, которую мы подняли в баталиях, – это новшества. Муфтий Замиль – человек крайне эмоциональный, как, в общем, и я, поэтому чувства такта в дискуссии лишены мы оба. Я у него постоянно спрашивал: «Ты что, в вопросе новшеств следуешь за ваххабитами?» А он отвечал: «А ты за бид’атчиком Гумари?» Я в гневе спорил: «Он большой ученый», – а Замиль парировал: «Он лжец и подтасовщик!» Мы обижались друг на друга какое-то время, но потом, когда садились за дастархан, не могли продержаться и пяти минут, чтобы вновь не поднять эту спорную тему. Другие студенты недовольно фыркали: «Again!»

 

Апофеозом была наша совместная поездка на двух машинах в каникулы в Порт-Элизабет. Он вел машину, а я ехал как пассажир. И вся поездка состояла из нашей с ним перебранки насчет новшеств. Два других студента, которые ехали с нами, просто не могли выносить происходящее и ужасно страдали. Наша дискуссия часто переходила в крики и оскорбления, однажды мы даже чуть не попали в аварию из-за этого. Он мне советовал постоянно читать одно опровержение на шейха Гумари «Хадм усуль аль-бид’а» какого-то ваххабита. Я все-таки внял его просьбам и начинал ее читать, но книга представляет собой поток брани и обвинений во лжи – сквозь них продраться просто невозможно. Я не смог дочитать ее по эстетическим соображениям.

 

Муфтий Замиль не мог ответить мне на два ключевых вопроса. Первый: в чем проблема с точки зрения Шариата в термине «бид’а хасана»? Второй: если буквально понимать запрет совершать абсолютно любое поклонение, что Пророк (да благословит его Аллах и да приветствует) не совершал, то это закрывает врата для вирдов и индивидуального поклонения и противоречит делам саляфов, у многих из которых были вирды в чтении Корана и желательных намазах, – как же быть? Муфтий Замиль не был против суфизма как такового, он сам был мюридом одного из деобандийских шейхов, то есть практикующим суфием, и считал, что понимание новшеств имама Шатыби не противоречит суннитскому суфизму, но объяснить, каким же образом оно ему не противоречит, и донести эту мысль до меня он так и не смог. И в конце второго года обучения в дар аль-ифта мы расстались так, что каждый остался при своем мнении.

 

Однако в тот Рамадан после окончания учебы в дар иль-ифта, когда у меня было несколько месяцев свободного времени перед переездом в дар аль-хадис муфтия Бана, я взял библиотечное трехтомное издание «Аль-И’тисам» имама Шатыби и решил для самого себя попробовать прочитать эту книгу непредвзято и без фанатизма – искренне постараться понять, что говорит этот имам. И если это будет истиной, то принять ее, какие бы последствия у этого ни были. И, альхамдулиллях, мне кажется, я понял его позицию и что он хотел сказать. И мне стало ясно мнение муфтия Замиля, что суфизм и личные вирды не противоречат позиции имама Шатыби. И я благодарю Всевышнего Аллаха, что этот человек оказался причиной, которая повлияла на меня и заставила пересмотреть этот вопрос заново.

 

Один из доводов, который мне постоянно приводил муфтий Замиль, звучал так: «Саляфы порицали бид’а – это известно и передается мутаватиром. И если есть такое понятие, как «хорошее новшество в поклонении», почему саляфы не хвалили его и не призывали к нему? Как мнения факихов 7-9-го веков, никто из которых не был муджтахидом, можно противопоставлять тому, что мутаватиром передается от саляфов?» Это сильный довод, и мне нечего было возразить.

 

Уже после того как мы разъехались, я писал ему сообщения, полные благодарности, о том, что я пересмотрел свою позицию насчет новшеств, что он был прав и что мнение имама Шатыби, безусловно, соответствует пониманию религии саляфами и истинно. На тот момент мне казалось, что позиция имама Шатыби отличается от позиции других ученых, которые делили бид’а на хорошее и плохое. Но после прочтения основных книг, написанных на эту тему как маликитами и ханафитами, так и шафиитами, я пришел к выводу, что все признанные исламские ученые единогласно считают, что любое поклонение, которое совершают коллективно и публично в постоянной и определенной форме и на эту частную форму которого нет доводов из Корана и Сунны, – новшество. Например, намаз Рагаиб. И в этом нет разногласий между имамом Навави, имамом Шатыби, имамом Абу Шама аль-Макдиси и имамом Ибн Абидином. Если кто-то не согласен, пусть ответит, почему тогда имам Навави не назвал намаз Рагаиб бид’а хасана. Чего такого плохого в этом намазе? Он же мог сказать: «Хадис выдуманный, не делайте намерения на Сунну, делайте намерение на бид’а хасана»! Пытаясь понять, почему я ошибся в выводах про бид’а раньше, я пришел к выводу, что насчет новшеств надо решать не через усуль аль-фикх, как делает шейх Гумари, а через примеры из фикха, то есть надо собрать все примеры действий из фикха, которые факихи называют бид’а, и поразмышлять, почему они его так назвали. Такое исследование поможет лучше понять этот вопрос.